Давно эта история случилась. Был я тогда наивным двадцатипятилетним парнишкой, приехавшим из деревни в город. Жил я в однокомнатной квартирке, оставшейся от покойной тетки и работал на заводе фрезеровщиком. И вот заболел я как-то летом. Заболел сильно, всего трясло и лихорадило. Сходил к врачу в поликлинику. Врачиха, толстая старая тетка, осмотрела меня, выписала кучу рецептов и направлений на анализы, и сказала что у меня типа ОРЗ какого-то, но весьма поганого. В направлениях помимо крови и мочи оказалось направление на сдачу кала. А кал насколько я понимал — это говно. Думаю, как же говно то это сдавать, схожу, спрошу что ли. Прихожу в кабинет, а там сидит молодой медбрат и по телефону с кем-то треплется. Я ему, так мол и так, не сдавал никогда говно, кал то есть, как его сдают-то вообще?

Айболит этот юный смотрит на меня, ухмыляется препаскудски и отвечает:
— Ну сейчас, — говорит, — новая методика, по ней все твои болячки определяют, даже к каким предрасположен. Только сдать надо не менее трех килограммов кала, говна то есть.
— Это как же, — отвечаю, — я столько кала этого насобираю-то? Три килограмма-то за один раз ну никак не смогу.
— А ты, — говорит, — собирай его несколько дней, а потом все вместе и принесешь, так даже лучше будет, если за несколько дней, результат точней будет, — а у самого ухмылка все шире и шире, аж на лице не помещается.
Ну, спасибо родителям, я как-то привык всегда верить врачам, газетам и телевизору, даже сомнений не возникло. Пришел домой, вечером посрал сходил, смотрю на кал этот и думаю, жара же страшная, как же я его хранить-то буду. Думал-думал, потом взял пакет, собрал все аккуратненько и в морозилку положил. В морозилке-то сохранится, думаю. Ну так и докладывал в пакет несколько дней. Смотрю потом, вроде килограмма три будет, даже четыре пожалуй, с запасом. Встал с утра пораньше, положил пакет в холщовую сумку, взял направление и пошел сдавать. Прихожу в кабинет, а там народу – аж три медсестры помладше и старшая одна, главная такая с виду. Подхожу к ней, направление отдаю и пакет из сумки выкладываю на стол, — вот, — говорю,- этот, кал принес. А она глазами своими хлопает и смотрит на меня как на инопланетянина какого.
— Это что такое? – говорит и пальцем на пакет показывает.
— Как что? – удивляюсь я, — кал это на анализы, все как положено по методике новой, три килограмма, даже с запасом, несколько дней собирал.
— Это по какой же методике? — спрашивает, а у самой глаза все больше из орбит вылазят, если бы сам не видел, не поверил бы, что у человека такие глаза большие могут сделаться.
— Ну я тут недавно заходил к вам, тут молодой санитар был, он и объяснил, новая методика, говорит, не меньше трех килограммов сдать надо, чернявый такой, веселый-веселый.
— Это ж Сашка был с медицинского, практикант наш, — говорит одна сестра рыженькая и как давай ржать, ну чисто как кобыла Машка, которая у нас в колхозе была. А за ней остальные давай. И все главное пополам сгибаются и стараются на меня не смотреть. А старшая-то на меня смотрит так внимательно и говорит:
— Знаете молодой человек, я думала, что такие больные только в анекдотах бывают, которые банками мочу и чемоданами говно сдавать приносят, — и давай тоже хохотать вовсю.
Тут я начинаю понимать, что этот Айболит сволочной обманул меня как дурачка какого ни за грош.
— И что же мне делать теперь? – спрашиваю, а сам красный весь прямо как рак в кастрюле. А старшая уже пятнами вся пошла, чуть ли не пузыри изо рта пускает:
— Ты, — говорит, — чуть-чуть возьми и положи в спичечный коробок и приноси тогда, — а сама аж задыхаться начала от смеха, и остальные тоже сестры от старшей не отстают, прям конкурс какой по ржанию. Сгреб я пакет в сумку обратно и бегом из кабинета, нашел туалет, достал коробок спичек, спички то я всегда с собой ношу, мало ли, всегда пригодиться могут, спички вытряхнул, пакет достал и давай кусочек отколупывать. А оно, гавно это, кал по научному, смерзлось в морозилке, и как назло, жара сегодня спала, прохладно так, хорошо на улице, радоваться только. А я не радуюсь совсем, пытаюсь через пакет кусочек отщипнуть, а кал не поддается, хоть плачь. Долбанул я им в сердцах по стене, а там аж кусок штукатурки отлетел, и трещины по краске побежали. Испугался я тут, спрятался в кабинку, сейчас думаю еще в милицию за порчу народного имущества, а в протоколе напишут, что говном мол сломал стену в поликлинике, а потом на завод сообщат и хоть топись с такого протокола. Плюнул я, положил пакет в сумку, снял штаны и давай тужиться. Тужился-тужился минут двадцать, еле вытужил маленький кусочек. Положил его в коробок, коробок в карман и в кабинет опять, а сумку с собой, думаю не выкидывать же ее здесь. А там в кабинете сестер этих все отделение собралось не меньше, смеются чего-то, болтают. Меня как увидели и давай дружно хрюкать и на сумку мою пялиться. Рыженькая, симпатичная такая, по телефону с кем то разговаривала, так меня как увидела, только и успела сказать в трубку, — тут у нас этот опять пришел, с чемоданом, — трубку роняет и в конвульсиях под стол сползать начинает. Старшая уже и говорить не может, хрипит только и знаки руками делает, мол принес типа? Я на стол ей коробок ложу и бегом из поликлиники. Иду по улице с пакетом этим злосчастным, ничего не соображаю, слышу тут, ко мне вроде обращаются. Остановился, смотрю четыре пацана лет по семнадцать, у одного папироса в зубах торчит, и глаза так прищурил:
— Слышь дядь, — говорит, — огоньком не богат?
— Отчего же, — говорю, — не богат? Еще как богат, — отвечаю, — неужто для подрастающего поколения огонька не найдется, — и спичек коробочек ему протягиваю.
Тот коробочек берет, открывает, пальцы туда сует и замирает так в недоумении, а глаза все шире. Что ж за херня, — думаю, — да что ж у всех сегодня при встрече со мной глаза увеличиваются?
А пацан пальцы из коробка достает в чем-то коричневом, нюхает их и возмущенно так орет:
— Ты что это мне за гавно подсовываешь?
И тут я понимаю, что коробок то я на анализы другой сдал, со спичками, а этот в кармане остался.
— Как это что, — отвечаю, — кал, — говорю, — самый настоящий, свежачок буквально, я, понимаешь анализы сдавать ходил, ну и коробки то перепутал. А представляешь, врачи удивятся, откроют, а там спички, еще напишут, что повышенное содержание древесины и серы в анализах. Извини уж, — говорю, — войди в положение.
А тот шуток не понимает никаких, в положение входить не хочет. Глаза красные, коробок мой бросил, руками машет и на меня надвигается. И остальные, смотрю, подтягиваются тоже. И такая меня обида взяла братцы, — это что же, — думаю, — мало того, что полбольницы надо мной посмеялось, так еще и морду мне сейчас набьют из-за говна этого.
А их четверо и под рукой ничего нет, кроме говна этого мороженного в сумке. И тут как начал я их сумкой охаживать. По убойной силе замороженное гавно чуть хуже дрына оказалось в умелых руках. А я хоть и хилый, а руки у меня умелые в плане подраться, сколько вон раз село на село ходили. В общем, разогнал я их, синяков наставил, даже зуб кому-то выбил гавном. Стою, трясусь, в себя прихожу и думаю, — вот жеж гавно штука какая, из-за него в передрягу попал, оно же и спасло. Дошел до дома, выкинул его вместе с сумкой, а то уже подтаивать начало, да и пакет в драке порвался и думаю, — не пойду я больше этот кал сдавать, так вылечусь.
И вылечился. Потом уже, когда больничный ходил закрывать, врачиха направление нашла, прочитала и давай ржать, — это ты оказывается спички сдавал, вместо чемодана.
Вот, — думаю, — дался им этот чемодан. Хотел сначала спросить, что за анекдот такой, потом думаю, еще неделю вся поликлиника хрюкать будет. Закрыл больничный и с тех пор к врачам ни ногой. Народной медициной теперь лечусь. Это сила. Травки там, корешки всякие, и никаких тебе анализов говна. Да и что его изучать? Говно оно и есть говно. А газетам и телевизору я с той поры тоже верить перестал. На всякий случай.

© DIM